Прошлую неделю не записывал электронно. Почти не открывал сайт. Только в альбом изредка подкидывал растрёпанные выдержки бессвязной рванины. Буквоедства было больше обычного, что ежедневно в разной степени занимало и переключало. А потом спустилась команда собираться для перемещения в летний дом, где отец предпочитает оставлять своё июльское время. Я по-прежнему не понимаю, зачем менять локацию, когда это “шило на мыло”. Но по обязанности решить, что мне нужно взять с собой, вынужден был серьёзно задуматься. Периодически делаясь совсем больным, чаще лежал, а ехать всё равно должен.
Целый день просидел на веранде. Солнце как золотая собака лизало моё лицо теплом и бликами. “Четвёртая буква алфавита” – долго вертелось в голове, но позже угасло под давлением других мыслей. Даже обед мне выносили на внешний столик, на воздух.
Сегодня передо мной весь день во всей своей полноте, без перерывов. И дальше пока только так. Оказывается, меня выводили из курса некоторое время тому назад, последовательно снижая концентрацию насильственных послеобеденных снов. А я не заметил, насколько в мерном стаканчике стало больше шума… Будто по заряженной инерции к 14:00 поддаюсь мареву. Хочется прилечь и я себе не отказываю… Собственно, не могу держаться – глаза сами закрываются и открыть уже нельзя. Ю* уверял, что это психосоматическое и никак не связано с препаратами. Верить или нет, я не знал. Всё вызывает очень большую растерянность. Принёс альбом и попросил Ю* ответить, чтобы мне стало понятно, лукавит он или нет.
Я сидел на тяжёлой скамье в отдалённом и тенистом закоулке старого сада. Особняк сверкал декоративным покрытием тепловых коммуникаций и цветными витражами сквозь беспокойный смарагд листвы великовозрастных деревьев. Блики окон верхнего этажа иногда пробивались меж хитросплетений замысловатых веток и присоединялись к гипнотизирующей игре света и тени на печальном серебре дорожек. Я, с трудом преодолевая полуденную дрёму, пытался освободиться от своей навязчиво болезненной мысли, опасаясь того, что она задержится в голове и превратится в мучительный сон. “В конце концов, это уже случилось, – говорил я себе. – Она знает. Это требует объяснений. А я? Я опять буду виновато глотать слова. Или дрожать. Или злиться. На что? На кого? Зачем?” Я не заметил, как закрыл глаза. Неизвестно, сколько минут пролетело мимо и навечно.
Половина воскресного дня была растрачена на сопровождение отца в его небольшой поездке. Я не спрашивал, зачем ему это. И другие подробности меня тоже не интересовали. Разговоры такого толка не принято заводить. Едешь или нет, вот и всё, что нужно выбрать. Остальное, что называется, “не твоего ума дело”… Ю* был назначен ответственным за выгул хозяйского пса. Пёс должен был найти себе занятие на пару часов. Прогулка пляжем сошла за приемлемый план. Сказали, что людей в утренние часы до обеденного времени или не бывает совсем, или бывает ничтожно мало… Так в действительности и получилось.
