Пока жили в Абхазии, посетили некоторые изумрудные заповедные зоны с субтропической живописью, фактурные предгорья и лазурные озёра. Не в один день, конечно. Нужно было потратить всё время пребывания так ловко, чтобы в движении находиться ровно столько, сколько для тела позволительно, и количество впечатлений в свою очередь не превышало бы объёмов головы и сердца.
Черногория соткана из ярких полотен выразительной древности, первозданности пейзажей и каменной архитектурной истории. Старый город Котор не исключение, а скорее местный венец… Со всеми своими крепостными стенами — хребтами спящих драконов, бастионами, храмами и одичалыми руинами, он уже многие века неизменно стоит у подножия гор Ловчен и Пестинград. Живопись залива и зелени на скалах. И одним немыслимо ранним утром меня озадачили необходимостью всю эту живопись подробно изучить…
Я не мёртв, с%ка. Больше не хочу записывать. Никогда не буду, подумал, но Ю*, очень странный человек в белом, подложил ранее запрещённый ноутбук и подставку из багряного лака поближе к моим рукам. Тем утром я только смотрел на подношение с другой стороны постели. Дичился, но искоса разглядывал драконов на лаке. После случилась совершенная апатия и я до сна не трогал серебра. Только ждал, когда вырежут несколько часов дня из этой в абсолюте тоскливой бесцветной документалки. Всё по-прежнему. Всё-всё по-прежнему. Кроме сердца, что дало сверхрешительный сбой на отмене аэп. Hooray. Чаятельно, скорее сдохну…
Попробую вспомнить то, что не записано толком до сего момента. И как так вышло.
| В субботу вдруг заговорила i*. Такого я совсем не ждал. По приезде из Архипо-Осиповки я прошёл сквозь череду предсказанных моим же телом падений и на прошлой неделе ещё были прецеденты, которые довели меня до неприглядного во всех отношениях состояния. Хотя я выбирался в сеть и случалось немного буквоедства, в целом препараты занавесили мир призрачно-прозрачным виссоном. Воля угасла, чернота увеличивала свою многослойность надо мной потонувшим и иссохшимся. Внезапно на этом фоне посыпались её буквы. И я заплакал… Так-таки с самых первых слов уже полетел под гору. Отвечал что-то, казалось мне, по-человечески, пытаясь сглотнуть ком, застрявший в горле. Ничего не получилось… Какие там грибы? Какие медузы? Я непристойно воспламенился от тоски по скудным, но всё же диалогам…
Я сидел на тяжёлой скамье в отдалённом и тенистом закоулке старого сада. Особняк сверкал декоративным покрытием тепловых коммуникаций и цветными витражами сквозь беспокойный смарагд листвы великовозрастных деревьев. Блики окон верхнего этажа иногда пробивались меж хитросплетений замысловатых веток и присоединялись к гипнотизирующей игре света и тени на печальном серебре дорожек. Я, с трудом преодолевая полуденную дрёму, пытался освободиться от своей навязчиво болезненной мысли, опасаясь того, что она задержится в голове и превратится в мучительный сон. «В конце концов, это уже случилось, — говорил я себе. — Она знает. Это требует объяснений. А я? Я опять буду виновато глотать слова. Или дрожать. Или злиться. На что? На кого? Зачем?» Я не заметил, как закрыл глаза. Неизвестно, сколько минут пролетело мимо и навечно.