Курю. Нужно что-то делать с блогом и сайтом. Нужно переложить историю и память бумагой для хранения… Много дел. Много мыслей. Мало времени.
Три места для жизни.
1\ Здесь будет рождаться то, что я не хочу обсуждать или в обсуждении чего не вижу смысла. То, что должно получить выход, чтобы я смог увидеть, понять и освободиться… Или для памяти, тупая развёрнутая фотопредметная констатация дней… Это дольше, чем просто записывать, но я буду занят. Сие хорошо для черепа, вероятно… Надо постараться. Я не хочу лежать баклажаном. [В ужасе!]
3\ А там будет появляться всё остальное… Ad notam, поговорить…
Смогу ли я придерживаться этого концепта, не знаю. Но попробовать стоит, ибо дисциплинируя себя изнутри, можно добиться от себя внешней дисциплины… Может быть… наверное… хххххххххххх… . \ Голова разболелась… (
Если от того, что я делаю, моя жизнь становится более одинокой и крайне изолированной, значит ли это, что я что-то делаю не так?… Или это означает, что я целенаправленно веду себя к изоляции и делаю в этом заметные успехи?…
Хочу ли я быть один? Абсолютное однозначное Да.
Люди терзают меня. Ни с кем и никогда я не чувствовал себя в спокойствии и безопасности… От каждого я ждал болезненного рывка и получал его рано или поздно… Нет, не рано или поздно, ибо я был готов… Всё всегда вовремя, верно? Всё так, как должно быть…
Мне хуже, когда люди касаются. На мне повисает ответственность за горести, которые приносит привязанность ко мне, приносит всем, включая меня самого…
Несколько дней испытываю перепады настроения и какие-то взрывы желаний с последующим угасанием эмоций и мыслей. Так много хочется запомнить, но никак не могу разобраться в собственной голове, рассоединить все события и расставить аккуратно всё на полках памяти чувств. Хоть плачь. Непристойность, право же… Много раз собирался фиксировать будни, но в момент прикосновения к клавиатуре, атаковал сон и кисель в черепе вставал студнем, я цепенел и больше ничего не происходило… Сейчас я снова здесь и буду пытаться танцевать.
О чём хотелось бы… О чём думаю слишком долго…
Я чувствую себя виновным, когда не говорю там, где должен. Я вижу, где нужно, но не могу… из страха… Давно испытываю фобию с названием К*. Очень неоднозначная природа ужаса. Я бы хотел броситься навстречу, завить слова в кокон и законсервировать для себя это существо… навсегда… для себя одного… Но… Существо живое. У него есть желания и невыносимо горькая печаль, привкус которой источают редкие буквы… Я всё вижу… Я ем. Я рядом… Я Тварь. Онемевший призрачный пёс. «Зачем же вы так себя ненавидите?» — спросила она несколько лет назад… Я ненавижу себя. За неё и других… За прошлое, настоящее и будущее… Я ненавижу себя. За то, что эгоист, извращенец и трус. Ненавижу…
Ещё пожираю i*. Отдельная больная история. За всё время мы прикасались друг к другу ничтожное количество раз… Не знаю, с кем я сцеплялся внешними буквами меньше, чем с ней… Но то, что остаётся без видимых ответов, излизано и проглочено, исписано в черепе кипами ответных страниц и этот процесс не даёт мне покоя… Он продолжается и не отпускает… Здесь природа моей тишины имеет совершенно другой страх. Я боюсь раздавить… Странное слово, но, подходящее. Я боюсь сорваться однажды, загнать в перламутровый завиток до полного отсутствия голоса, а после накрыть собой и раздавить… Не пытаясь выманить или вытащить для слов… нет… Просто раздавить и безумно рассматривать смешение крови порезов на пальцах и серебра искрящейся пыльцы. Пусть панцирь после хрустит сахаром на зубах. Пусть с металлическим привкусом кармина, с солью, с болью, волшебством лазури. Раздавить в пыль и задыхаться. Вот, что меня пугает до неподвижности. Раздавить! И лишиться…
На покатой крыше сломанный гнилой карниз.
Мои лёгкие не дышат. Я мечтаю — вниз,
разрезая белым телом трухлявую ткань неба.
Я бескрылым был всегда, а крылатым не был.
В лик дороги брошусь я рубинами эритроцитов.
Разобьюсь на миллиард осколочных явлений.
И закончится карминовым пятном разлитым
миг последнего падения из всех падений!
Разорвать бы горло криком или молча вниз!
У проклятой жизни сломан мой кривой карниз.
Для того, чтобы сорваться, подбегаю к краю…
Нет, не падаю, а просто навсегда… улетаю…
Новое письмо. Опять сбесились крысы. Миллиарды людей манипулируют фотошопом и только я один повинен смерти, потому что не расписал для общественности щепетильно во всех подробностях, как Полли просила меня примерить её лицо [о, неужели?] к каштановой причёске рекламной джинсовой девочки, просто потому что ей захотелось взглянуть как это будет… Я говорил ей, что «это глупо», но отказать не смог и не хотел, не собирался. Зачем? Даже инициативу проявил, окрылатил, выбелил. Конечно, я отдал ей приключение раньше, чем облепил полученный результат пошлыми червонными отпечатками, текстом и адресом. Ей не за чем знать, где я кувыркаюсь электронно. Да, если в следующий раз она захочет примерить своё лицо к чешуе Медузы Горгоны, я сделаю это для неё не размышляя о последствиях и, вероятно, снова не стану описывать скрытые внутричерепные процессы и эгоистические мотивации своих рукоблудствующих экзерсисов. И уж точно не стану спрашивать великопупное окружение о милости разрешения и искать всестороннего одобрения того, что будет. С какой стати? Я им не раб. И я мечтаю, чтобы попросила. Для меня это лишний повод приблизиться. Хочу. Не имею права? Ха! Что до каракулей_
Написал жёстким по снежному: «Рисую карикатуры!» Я не настолько плох, чтобы предъявлять развешанное по билбордам городов, как нечто из ряда вон. Вот что нужно понять всем, кто ищет чем бы ещё меня облить напоследок, чтоб горел ясно, чтобы не погас…
«Уличители» блюют на «разгадки» представляющихся подвохов и секретных материалов. Смешно. В моих пальцах достаточно электричества. Я могу совместить их лица с тушками свиней или гиен. Я беру уроки. Какое мне дело на чьих портретах тренировать умения держать удар?…
Когда я рисовал её, я чувствовал, как её глаза бессердечны… Мой любимый блонд… Моя Фея… Я сделаю для неё всё, что угодно. Я умру за неё.
А все остальные пусть утрутся и оставят меня в покое. Или не оставляют, колят, если им так нужно, пишут комментарии и письма. Но мне… мне уже всё равно…
Я не изменюсь. Я продолжаю. Пока смерть не разлучит нас. Так что пусть блюют, бьют, рвут, жгут, отворачиваются и называют кем угодно, пусть презирают… мне не привыкать. Я Killzero Hitori. Я. Killzero.
Ни одной шавке не дотянуться до меня. Я погибну сам. Или меня убьют. Но в этом списке всемогущих только двое. И ни одной гиены.