Пятнадцатый день июня ждал и с утра приехала Полли. Я тут же сошёл с ума и несколько часов кряду вёл себя как голодный благодарный пёс, перехвативший котлету, которая спасла мою жизнь. Вился вокруг Подарка, исполнял брачные танцы, её руки лизал в экстазе. О чём-то говорили. Они с Н* сидели за столом и смеялись. Я не понимал причин. Пожирал эту Мечту и не мог дождаться момента, когда потащу её в укромный угол, чтобы рассмотреть ближе… Мечта всё знала. Дразнила меня касаниями, не давала сосредоточиться ни на чём. Ей нравится, когда я плохо включаюсь в светские беседы, потому что не могу сопротивляться своей дикости, которую стимулируют так бесстыдно… Свечи пирога задувать не пришлось. Н* осталась одна за своим коньяком и улыбалась. Я только помню, что во рту у неё была какая-то «черешня», равная губам по цвету, когда я просил не ходить за нами, когда двинулся наверх с белокурой добычей в руках, предвкушая…
Это не было сном или галлюцинацией. Я любил падшего ангела демонически. А все страхи о том, что меня затравили до бессилия, сами боялись меня во время бунта. Спасибо, Лунная! Я тобой жив. Так и будет, пока ты возвращаешься…
Чем больше лет проходит от начала времён, тем сильнее я ощущаю дыхание судьбоносной неизбежности, тем ближе я становлюсь к бездонной огненной пропасти геенны… Вижу белокурый лик и делаю шаг вперёд. Мой последний шаг. Полина смеётся. Полина плачет. Пусть я бессмертен и демон, а Она совсем нет. Когда-нибудь мне придётся услышать о том, что её выбор мужчины на всю жизнь осуществился не в мою пользу. Когда-нибудь этот мир окончательно рухнет. И с ним всё, что я заберу с собой в ад… | Никому не отдам. Никому! Не отдам.
Я настолько устаю, что почти уже неживой…
И ни за что не подумал бы, что Н* станет моим костылём в мире кодов и цифр. Не то чтобы она разбиралась во всем этом… Совсем нет. Но когда я поднялся следующим утром после трудного поедания основ неизведанного и понял, что файлы памяти катастрофически покоцаны и слиты все важные заученные последовательности в тартар без возврата, пока я спал,… у меня произошёл немой краткосрочный истерический припадок, купированный на корню, потому что, перед тем как ложиться на ночь, моё тело оставляло для Н* записку: «Если я всё забуду, убей меня!»… Она сделала наоборот…
Справилась со мной, села рядом и толкала в спину, если я скатывался до панических атак и по-настоящему был готов сдаться, уползти в тёмный угол, оплакивая интеллектуальное бессилие и немощь, валяться там до скончания времён, проклиная себя, тонуть в ненависти и беззубой злобе…
— Повторение мать ученья. Лучше запомнишь.
— День сурка? Как я теперь спрошу? «А кто на первой базе?» (с) Это стыдно!!! !
— К тебе уже все привыкли. Спросишь. Или сам вспомнишь.
В итоге один землю рыл, искал просыпанные трюфели. Ел всё пройденное с самого начала и до конца. Снова… А Н* держала меня на коротком поводке, считая пульс, заставляла отвлекаться или увлекаться… Писал конспекты. Критику переживал недостойно. Старался дышать. Дни динамичны. У пуделя тоже имеется право на сальто без команды «ап!»… Пудель запрыгался по полусмерти…
Вот мне кусочек сахара:
Посвящается Н*. Если бы она меня не заставила и не удержала, я бы струсил…
Вчера весь день совершал подвиг: ЗанималсяЧемНибудь…
Ковырял урок по анимации и намигался до чёртиков так, что чуть не свалился, ибо нельзя мне долго увлекаться такими планомерными вспышками, даже если они совсем мелкие… Я впадаю в транс и в беспамятстве опасно приближаюсь к монитору, когда пытаюсь вымерять всё до микрона и сделать так, чтобы не хотелось блевать от убогости умений… Глаза впитывают бездумно, мозг начинает представления… В процессе я неожиданно понял, что мог выполнять урок в любом темпе, но я как специально усложнял себе задачу и останавливался на ритмах, от которых мутит и глючит… Непреодолимое чувство тяги к грани. Это напомнило мне старое недоброе желание поедать облака, реагировать на их движение, когда солнце мерцает сквозь. Смотреть неотрывно, стараться не моргать, знать, что будет и ждать, когда… И вот когда я начал забывать дышать, Н* взяла меня на контроль, чем сбила азарт порнографики своим слишком приятным парфюмом. К тому же не люблю, если заглядывают через плечо…
Несколько дней испытываю перепады настроения и какие-то взрывы желаний с последующим угасанием эмоций и мыслей. Так много хочется запомнить, но никак не могу разобраться в собственной голове, рассоединить все события и расставить аккуратно всё на полках памяти чувств. Хоть плачь. Непристойность, право же… Много раз собирался фиксировать будни, но в момент прикосновения к клавиатуре, атаковал сон и кисель в черепе вставал студнем, я цепенел и больше ничего не происходило… Сейчас я снова здесь и буду пытаться танцевать.
О чём хотелось бы… О чём думаю слишком долго…
Я чувствую себя виновным, когда не говорю там, где должен. Я вижу, где нужно, но не могу… из страха… Давно испытываю фобию с названием К*. Очень неоднозначная природа ужаса. Я бы хотел броситься навстречу, завить слова в кокон и законсервировать для себя это существо… навсегда… для себя одного… Но… Существо живое. У него есть желания и невыносимо горькая печаль, привкус которой источают редкие буквы… Я всё вижу… Я ем. Я рядом… Я Тварь. Онемевший призрачный пёс. «Зачем же вы так себя ненавидите?» — спросила она несколько лет назад… Я ненавижу себя. За неё и других… За прошлое, настоящее и будущее… Я ненавижу себя. За то, что эгоист, извращенец и трус. Ненавижу…
Ещё пожираю i*. Отдельная больная история. За всё время мы прикасались друг к другу ничтожное количество раз… Не знаю, с кем я сцеплялся внешними буквами меньше, чем с ней… Но то, что остаётся без видимых ответов, излизано и проглочено, исписано в черепе кипами ответных страниц и этот процесс не даёт мне покоя… Он продолжается и не отпускает… Здесь природа моей тишины имеет совершенно другой страх. Я боюсь раздавить… Странное слово, но, подходящее. Я боюсь сорваться однажды, загнать в перламутровый завиток до полного отсутствия голоса, а после накрыть собой и раздавить… Не пытаясь выманить или вытащить для слов… нет… Просто раздавить и безумно рассматривать смешение крови порезов на пальцах и серебра искрящейся пыльцы. Пусть панцирь после хрустит сахаром на зубах. Пусть с металлическим привкусом кармина, с солью, с болью, волшебством лазури. Раздавить в пыль и задыхаться. Вот, что меня пугает до неподвижности. Раздавить! И лишиться…