Вчера я опять понял, что нет у меня никакой воли и даже в успокоительном дурмане я становлюсь жертвой собственной дурноты…
За несколько дней они распоясались, как с цепи сорвались, и с трёх сторон сыпят лазурью, некоторые безбожно. А я не могу глаза закрыть. Теперь меня тянет увидеть всё это снова и снова, касаться символов и тела. Невыносимо. Я болезненно жду свежести и болезненно реагирую на её появление. А потом иду в прошлое и повторяю ощущения там. Замечаю, что любые настроения перекрываются порцией наивкуснейшей возбуждающей лазурной россыпи. Ничего не изменилось. И тот же ужас, в который я прихожу при мысли, что потеряю мораль и стану тянуть цвет силой, которой располагаю… Вот теперь и осёкся. Да, не посметь бы. Иначе, это последнее будет, когда слечу в тартар. Я хочу справиться и не утонуть в них так, чтобы невозможно было вернуться. Я не могу повторить запретное. НЕ МОГУ. Это табу отрезвляет. Память. Не позволь мне сорваться, Память. Убереги от меня всех, включая меня самого. Прошу…
Такая проблема: отчаянно желаю без остановки. Я запутался и это очень плохо. Равноценно жажду продолжения и равноценно испытываю панический страх. Пусть первое прячется за вторым и никогда не выйдет из-под худого бедного контроля. Пожалуйста…
Ты войди в меня, Нора,
ядом в вен моих раны.
Я же в рабство скоро —
мне нельзя быть ярым,
ни кричать, ни плакать,
ни крушить обитель…
Придуши перед плахой,
мой стальной Хранитель…
Научи меня, Нора,
доверять и верить,
что больные уколы —
это райские двери…
и химических рек вода святая —
в моей жизни не точка… а запятая…
Сейчас такой сложный период… Мне всё что-то кажется и мерещится… и я верю в то, что думается… По кругу снова и снова. Вдруг мой Отец всё знает? Вдруг именно Он за всем? Представляя его мотивы, понимаю, что именно Он за всем… Хочет, чтобы я вконец рехнулся и не мешал ему жить, путаясь под ногами, наслюнявив его марочные ботинки своими ребячьими соплями… Мне кажется, он меня ненавидит. Я обуза и назвать меня как-то ещё не поворачивается язык. Это реальность. Затраты, которые я никогда не смогу вернуть. Даже сейчас, когда содержание урезано до такого невидимого минимума, что его действительно не видно… У меня всё есть, но у меня нет ничего… Странные обстоятельства…
Вчера я вышел в ореховую гостиную. Мне было душно перед сном и я спустился забрать книгу с новыми страницами, чтобы раздышаться, глотнув перламутра. В кресле при лампе сидел мой Отец, читал газету или карту смотрел. Я не успел сосредоточиться, а в полумраке вижу плохо и моё тело рассеянно, громко, кувырком снёсло стул, через который чуть было не украсило собой пол…
— Не расслабляйся.
— Я не… я немного… Да… я не должен… прости…
— Не извиняйся.
— Да… прости…
Я взял то, за чем явился, но ноги обратно не шли. Остолбенел как-то… прирос к полке с литературой и не мог пошевелиться от мыслей. Отец молчал. А потом:
Целуй меня, Ярость!
Кусай мои губы!
За жгучую страсть
я рабом твоим буду!
Сверкая внутри фейерверками бури
фантазий моих, возбуждай до дури!
И душу мою не щади! Жги,
Лунное тело, либрациями!
МЫ — всё, что в оргазме моём вижу я!
Взрываюсь от мысли: «Ты! Моя!»…
Несколько дней испытываю перепады настроения и какие-то взрывы желаний с последующим угасанием эмоций и мыслей. Так много хочется запомнить, но никак не могу разобраться в собственной голове, рассоединить все события и расставить аккуратно всё на полках памяти чувств. Хоть плачь. Непристойность, право же… Много раз собирался фиксировать будни, но в момент прикосновения к клавиатуре, атаковал сон и кисель в черепе вставал студнем, я цепенел и больше ничего не происходило… Сейчас я снова здесь и буду пытаться танцевать.
О чём хотелось бы… О чём думаю слишком долго…
Я чувствую себя виновным, когда не говорю там, где должен. Я вижу, где нужно, но не могу… из страха… Давно испытываю фобию с названием К*. Очень неоднозначная природа ужаса. Я бы хотел броситься навстречу, завить слова в кокон и законсервировать для себя это существо… навсегда… для себя одного… Но… Существо живое. У него есть желания и невыносимо горькая печаль, привкус которой источают редкие буквы… Я всё вижу… Я ем. Я рядом… Я Тварь. Онемевший призрачный пёс. «Зачем же вы так себя ненавидите?» — спросила она несколько лет назад… Я ненавижу себя. За неё и других… За прошлое, настоящее и будущее… Я ненавижу себя. За то, что эгоист, извращенец и трус. Ненавижу…
Ещё пожираю i*. Отдельная больная история. За всё время мы прикасались друг к другу ничтожное количество раз… Не знаю, с кем я сцеплялся внешними буквами меньше, чем с ней… Но то, что остаётся без видимых ответов, излизано и проглочено, исписано в черепе кипами ответных страниц и этот процесс не даёт мне покоя… Он продолжается и не отпускает… Здесь природа моей тишины имеет совершенно другой страх. Я боюсь раздавить… Странное слово, но, подходящее. Я боюсь сорваться однажды, загнать в перламутровый завиток до полного отсутствия голоса, а после накрыть собой и раздавить… Не пытаясь выманить или вытащить для слов… нет… Просто раздавить и безумно рассматривать смешение крови порезов на пальцах и серебра искрящейся пыльцы. Пусть панцирь после хрустит сахаром на зубах. Пусть с металлическим привкусом кармина, с солью, с болью, волшебством лазури. Раздавить в пыль и задыхаться. Вот, что меня пугает до неподвижности. Раздавить! И лишиться…