Запутался. Хочу побыть один…
Я заболел и мы вернулись домой на следующий же день… Мне стыдно, хотя я неточно помню за что… Я всё время с последней нервной минуты думаю о том, как трусливо сбежал и не смог нарисовать слово прямо в глаза… Не верю, что предыстория случилась со мной без подвоха, но буквы сразу же согласились с тем, что они буквы и ничего кроме… И мы говорили… Без удушения, тяжести и ревности, без насильственных объятий, жалости и трепета. Не так, когда опасаешься быть предвзято перевёрнутым за любое неспециальное невнимание или не то мнение. Можно было сказать… Подвох в том, что я потеряю всё, над чем дышал До. А потом, вероятно, потеряю и это, оставаясь в кромешной темноте одиночества… Ведь за всё надо платить… Я знаю это слишком хорошо…
Бурлила немая слезоточивая истерика, когда я ел вкусные символы ни о чём… Снова вспомнилась b\K, которая падала со стула и смеялась с L… Я заплакал… И я не знаю, почему… Или знаю… У меня никогда не было друзей, а я всё собирался почувствовать как это, когда они будто бы есть, просто так. И чтобы буквы тихие, устойчивые, чтобы не упрекали ни в чём и ничего не хотели, чтобы позволено было без спроса дышать в любую сторону без оглядки… Я дышал, а они не перекрашивались. Я залипал, но меня не топили, не торопили, не трясли за плечо сомнениями, не таились молча, и я не помню, как выходил обратно из своих пике… Я начал бояться… Чирикали своё дело птички, а я вдруг понял, что тепло за рёбрами. Осознал и ужаснулся в лёд. Я не хочу, чтобы у меня были друзья. Мне не нравится это тепло. Оно очень нехорошее. Оно размягчает и лишает воли. Оно заставляет хотеть его снова и снова. Случился отторгающий спазм, но я говорил с птичками и одновременно прощался с чем-то очень важным… с чем-то… с кем-то… с собой… Мне кажется, это последнее… Чем глубже в меня входят, тем больнее выходят после… Молча и медленно, чтобы я кровоточил. Или лезвием, криками хлопая дверью, чтобы я разлетелся осколками… Скоро начнётся… Я знаю, что заслужил. Пусть это будет смертельно… пожалуйста…