Тряпка-опоссум и гром…

Текут фиолетово яды отчаяния.
Сбиваются стройные струи в лужи.
Я соткан из шёлковых тканей печали —
по швам так легко… если будет нужно…
Кармином огней засыпаны звёзды
в карманы кобальта небосвода.
Безумные птицы вьют гнёзда,
выклёвывают глаза несвободы…
Восходы пылают слезами закатов
и Солнце Луны освещает лико…
Все сонные лона телами помяты.
Зрачки пожирают хрусталь бликов.
Я выйду в облако неба пыли.
Уже не шёлк. И уже не душно.
Меня поменяли. Меня убили
по швам. сталью…
… так было нужно…

Ночами я стал неспокоен. Открываю глаза, когда не должен. Задыхаюсь. Не узнаю Н. в течение нескольких минут, с её слов, пока не очнусь окончательно ото сна или того, во что меня вгоняют ритуальные порошки и капсулы…
Утром Отец велел зайти к нему в кабинет. Я знал зачем, но не знал, что предъявлять в качестве каких-нибудь, пусть даже самых вялых и тихих, оправданий… Не думал…
Это была немая сцена.
Я постучал в дверь. Вошёл. Встал напротив. Между нами его огромный резной и тяжёлый стол тёмного дерева, из тех, что напоминают отполированную глыбу или часть неприступной скалы, роскошная английская классика… Между нами пропасть…
Он молча положил мне на обозрение выписки-копии всех моих лицевых счетов…
Я не начинал стенать и объясняться… Он не задавал никаких вопросов. Ждал…
На мгновение мне показалось, что в воздухе мерцают искрящиеся мушки. В голове прояснилось, когда мои зрачки примагнитились к отчему взгляду намертво…
Не знаю, долго ли я пытался выдержать напор его беззвучно вопрошающих чертей…
Вдруг всё резко помутилось, метнулось размазнёй в глубину подсознания и свет по щелчку исчез…
Щёлк!…
Чернота… Тишина… Ничто.. Нигде… Никак… Никогда… Никуда… Аут…

Весь день я думал над тем, что бегство в обморок — это трусость…
Каждый раз самоустановка «НЕ ПАДАТЬ!» терпит необратимый крах…
_

«Где этот опоссум?» (с) — послышалось сейчас в коридоре… — «Скажите, ещё 5 минут…

Боюсь, не закончу … уже мысли попрятались… Заголовок… теги.. не успел…