День ото дня
— Я нищий иждивенец и червь. Смешно? Хочешь унизить меня ещё больше? Ничего не выйдет, не получится. Невозможно унизить ничтожество. Подари смерть — спасёшь от позора. Смерть ничтожеству! Безжалостно. Как ты умеешь. Невыносимо то, во что вы меня превратили…
— У тебя есть дом, еда и всё необходимое. Хочешь большего — заработай на большее сам.
— С твоим подарком в моих медфайлах мне не доверят даже испытательный срок, чтобы крикнуть «Свободная касса!»…
— А ты разгорелся желанием выкрикивать именно это? Устроить тебе такой цирк?
— Да! Давай, устрой, я согласен. Я даже хочу! Когда???
— Когда придёшь в себя, поговорим.
— Я в себе!
— Это не тебе решать. Иди в комнату. Там ждут тебя с твоими проблемами, а я занят.
Пишу и вижу бесстыжий круглолицый хохочущий диск шаровой молнии, летящей медленно, но верно и целеустремлённо, в голову мне. Отравленный электричеством диск.
В комнате другой разговор. Ежедневно ко мне приезжает Господин П* лично, собственноручно предлагает заглотить очередной микс, заранее разбросанный по маленьким прозрачным прямоугольникам. После чего проверяет, насколько я отъехал, задаёт непонятные наводящие вопросы, долго путает мыслеформы, перекрашивая ощущения в серый или бесцветный, много говорит, очень много объясняет и, наконец, щупает мою готовность удавиться. Я слушаю его голос, звучащий вдали, бесконтрольно солю лицо, не всегда отвечаю с первого раза там, где от меня требуется держать ответ, не потому что хочу что-нибудь скрыть, а потому что из-за вязкости сознания не понимаю смысл многих вопросов сеанса, всё в черепе моём делается неясным, в полусне тело, подавленный внешним гнётом дух. Мне плохо. Мы открываем окно…
Стоят морозные дни почти без снега. Заледеневший кислород сада врывается в тепло комнаты и колкой свежестью бросается в лёгкие. Кровоток ускоряется в венах, кружится голова…
Я снова просыпаюсь, но во второй половине дня. Душевно опустошённый, без желаний и дум смотрю в стену напротив невидящими глазами. Н* со мной и до вечера выходит редко. Всё сидит в кресле за глянцем журнала, за нотобуко, или источает приятный парфюмерный аромат поблизости, разрезая пространство волнами своих перемещений.
— Ты следишь за мной?…
— Уже лет девять, представь?
— Что?… Я разве о том?… . Что? Девять?…
— Почти десять. Надо в договорах уточнить. Как тебе нравится?
— Когда ты уйдёшь?…
— Не начинай. Деньги коплю. Сойдёт за ответ? Могу на бумажке написать. — \ухмыляется\
— Не надо… Я уж вижу… что ты копишь…
Запрещённые темы Н* не поддерживает. «Вот тебе ноут, пообщайся в интернете до ужина.»
Она заметила, мне нужна сеть сейчас. Я, тихо пропадая в буквах, отключаюсь наполовину от черноты состояния. Небо темнеет, когда кушаю письма от ММ*, от А* и Э*, а я — нет. Эти буквы занимают моё время, мой череп, заливая йогуртом пепелище… От лекарств я не могу кричать. Минуты, часы проходят в оцепенении. Потом, испытывая совести угрызения от того, что слабак, посещаю страницы с буквоедством и АрВ*. Брожу по другим подворьям, заглядывая в окна. Созерцаю, впитываю, порой пробую на зуб… Буквоедство как сублимация. Может такое быть?… Знаю, что всё готово оборваться, как обрывалось столько раз, что не счесть. Буквы грызу осторожно, бережно. Как в последний раз. В последний. Не причиню зла. Не должен…
Дни января — соль, сумбур, растерянность, оторопь, глубокий морок дна, бесы, удушье, боль, томящееся желание выть. К буквам магнитит по расписанию. В сон падаю под давлением…