— Ты ведёшь дневник?
— Нет. Я даже в младших классах дневников не заводила и до сих пор не понимаю, зачем они нужны.
— Записывать себя, впечатления и события, мысли…
— Я и так всё, что мне надо, помню. Зачем записывать? Во-первых. А во-вторых, что мне там записывать, если день и ночь только связанная с тобой рутина, которую я по контракту не имею права где-либо светить, кроме как фиксировать в спецжурнале. Не имею права и не имею желания. Ещё вопросы есть?
— Наверное, нет…
— Молодец. Тащи ж%пу на массаж.
С ней все беседы заканчиваются до жути однообразно и примитивно. «Молодец. Заворачивай рукав.», «Молодец. Глотай-запивай.» Складывается неприятное ощущение, будто я постоянно «молодец»… и идиот, пятилетний к тому же…
Отец приехал. Вызывал меня на ковёр за растраты… Я ждал, что выпорет розгами, но он только высказался и этого оказалось достаточно, чтобы я на месте впал в непотребную истерику и посрамился как пятилетний шкодник…
Вся вина в том, что я не на то извёл N-ную сумму, а запрашивал на мероприятие, в чём не отказывают… Директор назвал меня лжецом, но я и вправду не думал, что мне срочно понадобится тратить на другое… Так вышло спонтанно и я не мог не совершить этот обмен, хотя видел последствия. Просто не мог. Это был шанс… Но теперь он не имеет никакого значения, потому что все письма вернулись и упали на стол, которого должны были избежать… Если кругом одни крысы, на что я надеялся?… Голова не соображает. Я кричал, что уйду в никуда, а теперь даже встать до уборной тяжело… Ничего не делаю, сплю с открытыми окнами, потому что задыхаюсь… Требовал у Н* ответа, почему совсем ватно. Она признала, что на консультации повелели успокоиться и теперь добавили в мерочный отравитель гранулу… Я же не считаю их и не помню совсем, что гремит на маленьком дне…
Вчера я опять понял, что нет у меня никакой воли и даже в успокоительном дурмане я становлюсь жертвой собственной дурноты…
За несколько дней они распоясались, как с цепи сорвались, и с трёх сторон сыпят лазурью, некоторые безбожно. А я не могу глаза закрыть. Теперь меня тянет увидеть всё это снова и снова, касаться символов и тела. Невыносимо. Я болезненно жду свежести и болезненно реагирую на её появление. А потом иду в прошлое и повторяю ощущения там. Замечаю, что любые настроения перекрываются порцией наивкуснейшей возбуждающей лазурной россыпи. Ничего не изменилось. И тот же ужас, в который я прихожу при мысли, что потеряю мораль и стану тянуть цвет силой, которой располагаю… Вот теперь и осёкся. Да, не посметь бы. Иначе, это последнее будет, когда слечу в тартар. Я хочу справиться и не утонуть в них так, чтобы невозможно было вернуться. Я не могу повторить запретное. НЕ МОГУ. Это табу отрезвляет. Память. Не позволь мне сорваться, Память. Убереги от меня всех, включая меня самого. Прошу…
Такая проблема: отчаянно желаю без остановки. Я запутался и это очень плохо. Равноценно жажду продолжения и равноценно испытываю панический страх. Пусть первое прячется за вторым и никогда не выйдет из-под худого бедного контроля. Пожалуйста…
Несколько дней испытываю перепады настроения и какие-то взрывы желаний с последующим угасанием эмоций и мыслей. Так много хочется запомнить, но никак не могу разобраться в собственной голове, рассоединить все события и расставить аккуратно всё на полках памяти чувств. Хоть плачь. Непристойность, право же… Много раз собирался фиксировать будни, но в момент прикосновения к клавиатуре, атаковал сон и кисель в черепе вставал студнем, я цепенел и больше ничего не происходило… Сейчас я снова здесь и буду пытаться танцевать.
О чём хотелось бы… О чём думаю слишком долго…
Я чувствую себя виновным, когда не говорю там, где должен. Я вижу, где нужно, но не могу… из страха… Давно испытываю фобию с названием К*. Очень неоднозначная природа ужаса. Я бы хотел броситься навстречу, завить слова в кокон и законсервировать для себя это существо… навсегда… для себя одного… Но… Существо живое. У него есть желания и невыносимо горькая печаль, привкус которой источают редкие буквы… Я всё вижу… Я ем. Я рядом… Я Тварь. Онемевший призрачный пёс. «Зачем же вы так себя ненавидите?» — спросила она несколько лет назад… Я ненавижу себя. За неё и других… За прошлое, настоящее и будущее… Я ненавижу себя. За то, что эгоист, извращенец и трус. Ненавижу…
Ещё пожираю i*. Отдельная больная история. За всё время мы прикасались друг к другу ничтожное количество раз… Не знаю, с кем я сцеплялся внешними буквами меньше, чем с ней… Но то, что остаётся без видимых ответов, излизано и проглочено, исписано в черепе кипами ответных страниц и этот процесс не даёт мне покоя… Он продолжается и не отпускает… Здесь природа моей тишины имеет совершенно другой страх. Я боюсь раздавить… Странное слово, но, подходящее. Я боюсь сорваться однажды, загнать в перламутровый завиток до полного отсутствия голоса, а после накрыть собой и раздавить… Не пытаясь выманить или вытащить для слов… нет… Просто раздавить и безумно рассматривать смешение крови порезов на пальцах и серебра искрящейся пыльцы. Пусть панцирь после хрустит сахаром на зубах. Пусть с металлическим привкусом кармина, с солью, с болью, волшебством лазури. Раздавить в пыль и задыхаться. Вот, что меня пугает до неподвижности. Раздавить! И лишиться…
«Примите Духа Святого. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся»
Я совершаю много непростительного. Совершал. И продолжаю…
Я в отчаянии. Меня душит голод и желания, которые удивляют, бьются нервом в венах, приходят в жаровозбуждающих снах, заставляют ломаться, истекая ядами собственных соков. Паника, подавленная хорошими препаратами, ищет выход и ползает внутри от точки до точки, набирая силу вновь, растёт. Память зло шутит. Пальцы ледяные и анемично малоподвижные. Мысли вялые, но огромные и навязчивые, липкие, горячие. Они нагревают стенки черепа изнутри и жгут касания до красного, до равномерно тупой боли щипят, разъедая сознание. Но всё это можно было бы терпеть вполне мужественно, если бы не клетка…
+ Мне нужно уехать. Мне нужно в столицу. Срочно. Это очень важно.
+ Ни денег, ни паспорта. И если первое можно занять, украсть, заработать, то второе не достать из несгораемого отцовского плена никогда, ни при каких обстоятельствах. А ксерокопии не принимаются во внимание, даже если я завалю ими транспортников и других причастных… Я умираю. Безысходность!
На звонки уходят часы. На звонки! Не на разговоры.
«Аппарат абонента выключен или вне зоны действия сети»… Что они выдумали??
Нельзя так поступать со мной! Нельзя так! Это жестоко… Жестоко.
+ Не пытался обманывать Господина П*
+ Видятся тени. Пространство в блюре. Болят кости. В горле соль. В грудине соль. В голове соль. Давление. Тяжело. Прыгну на стены или лягу серым стеклом в потолок. Я хочу меньше проблем с несвободой или больше мутной дряни в крови. Но опять первое нерешаемо обсуждается, а второе тоже «Это не решение. Тебе больше не нужно.» (с) Как??? Я не справляюсь! «Успокойся.» (с) КАК???
Я знаю, чего они ждут. Знаю!…
+ Сеть. Побег за остовом в сеть. Поиски анестезии.
+ Одни боятся меня и я не должен их трогать. Другие боятся себя и их лучше не трогать. Третьих я сам боюсь, потому что они усугубляют запертую агрессивность моих демонов, дразнят затравленного бешеного пса лирикой, попивая роднички гнилой сказочной философии, делая сильнее его во мне, а не меня вокруг него. А.L*, ну что за узколобая пластиковость??? Какие ещё советы «по Карнеги»???! Окстись!!! Только бы не ответить, ей-богу!!! Она совсем не изменилась…
Побег за остовом — никчёмный бег по кругу страстей и порока.
Вчера ходил в «хост-сообщества». Первое блюдо было скучным и пресным. Второе неожиданно распалило так, что я не помню, чем закончилось 23:00. Нет, я не прикасался к себе и монитор от меня не в шоке, но не отпускает тяга вернуться и продолжить. ПРОЩАЙ. Я суетился и нервничал, когда минуты исчезали. ПРОЩАЙ. Я поклялся не возвращаться в одну реку дважды… ПРОЩАЙ. Знаю, чем кончится, Если. ПРОЩАЙ! Точка. | Я умираю. Ломает. Это плохо. ЭТО ОЧЕНЬ ПЛОХО.
… Буквы. У меня кислородное голодание и панические атаки на фоне тоски…
… Буквы. Мне нужен исповедник.