Как ты думаешь, сколько предательств я позволю тебе совершить?…
Или «Правила хорошего тона за обеденным столом вне собственного дома»…
Существует на свете такой прекрасный тип людей… ГОВНОПОЛИВАЛКИ…
Эти люди удобряют жизнь… свою и тех, кто волею случая или судеб оказывается рядом…
Они делают это самозабвенно. Они делают это в полной уверенности, что поступают верно. Они наслаждаются испражнениями собственной ротовой полости и реакцией `одаряемых` на мерзкую зловонную смесь, угадившую в лица…
У них есть причины. У них, безусловно, есть причины. Иногда вполне `уважительные`, иногда совершенно гнусные, но всегда во главе угла большое, но побитое кем-то эго…
Мне много миллионов лет. И я устал от жизни на этой планете. Когда ты знаешь всё, что произойдёт после пары фраз знакомства, дальнейший словообмен превращается в цикличный рутинный круговорот… и становится так тоскливо, что даже врождённая язвительная злоба начинает побеждать закалённое чувство «Не обижай их, Мразь!»… Я стараюсь. Каждый раз наивно надеюсь приятно удивиться. Но все события имеют несколько калек. Нужно просто подождать и конец приблизится сам собою, естественно, без сбоев в системе.
Почему всё не так, как хочется?…
…и всегда не так, как нравится?…
…и красивые — все недобрые,
а все добрые — не красавицы (?)…
…безупречное — всё холодное,
а живое всё искорёжено… (?)
…лесть глотается так восторженно,
а за правду клеймят кожу… (?)…
… Почему?…
Нашёл себя в звенящей тишине. Узнал от Н., что выматывал её своими слюнями, жаром, невнятными желаниями и мокрыми простынями дольше обычного… Узнал, что ноутбука у меня больше нет, а вместо него уродливая вмятина на евроремонте бежевой стены… Долго не мог сесть за редко любимый мною компьютер… но всё же сел…
Буквы были жалкими и солёными до горечи. Буквы были цвета фиолетово-чернильной кляксы, вкуса йода в молоке, вкуса нервной отравленной рвоты. Буквы были вывенутыми наизнанку, вывернутыми кровью и жилами наружу. Монитор стремительно уходил в мутную поволоку слёз, его периметр неудержимо расплывался, размывая границы собственного лица. Холод. Руки отказывались отвечать на слововзблёв, атакующий размеренно и намеренно выдуманный. Я сидел неподвижно и ощущал как по мне, с головы до паркета, стекает смачными комьями-шлепками ядовитая грязь отчаяния… Я ел буквы ментальной тошноты. Задыхался, давился, резал горло их неумело заточенными краями, но глотал, не поднимая рук, не переставая оплакивать ещё одну гибель очередного зыбкого моста, прямо на моих глазах рассыпающегося пеплом от неизбежности взрыва…