На стены прыгаю, кричу во мраке комнаты.
На мониторе пляшут тексты в каплях соли.
Я потерял тебя, поруганный непонятый.
Ты унесла с собой остаток слабой воли,
что я берёг для мира в мутном тихом омуте,
чем я давил от бури дна его чертей…
А ты дарила мне ошейника лазурный амулет,
и за него тянула тело в мир людей…
Я, понимая все опасности касания,
шёл за тобой. За наркотический финал,
который ты в сети наобещала мне,
тебя физическую бешено ласкал…
Ты букв моих оргазм. Хитросплетения
мерцаний слов твоих, ментально стройных фраз,
взрывали дико пошлые затмения
в том месте, где рождается экстаз…
Прости меня! Прости меня…
Я не забуду. И больше никому не причиню зла. Я дал клятву. Не снись.
Жил в плохой комнате. Левая рука перестала слушаться, просто уснула и не просыпалась несколько дней, не отзывалась на массаж и другие упрямые физиотерапевтические вмешательства в её жизнь, которую она объявила самостоятельной и независимой от остального целого меня. Сейчас мы, кажется, снова общаемся, но я боюсь того, что ещё может изобрести моё тело против моего самоощущения… Я не хочу подохнуть наполовину… Это ещё больнее…
Вчера приезжал Господин П. Мы говорили. Все его рекомендации по активной и результативной войне с черенью стары как мир, но не имеют совершенно никаких положительных последствий, даже если выполнять их, не брезгуя особенным усердием первоклассника»… Но вообще-то, Господин П крайне милостив. Он выдал Н другие распоряжения относительно рецептов и сейчас я могу смотреть на предметы, не думая о том, как применить их ловко, чтобы вызвать собственную смерть, пусть долгую и мучительную, но чтобы непременно и обязательно неминуемую… Я был закрыт в плохой комнате после мозгозатмения. Помню, меня рвало во всех смыслах. Какие-то лица помню… и больше ничего…
Сейчас. Что сейчас-то?… Что опять?… Попытаюсь занять себя чем-нибудь…
Сегодня утром я гулял в саду…
Электрические агрессии, что пришлось пережить, мотаясь по ‘отеле итальяно’, доканали своей чёткой периодичностью и последствиями… Моё тело травили чем-то даже для него сильным, так, что чаще всего оно не могло ни ходить, ни стоять ровно, но я всё равно нашёл двери очередной войны… Судя по буквам, конец июня выдался слишком волнительным… Моя проблема на данную минуту заключается в том, что я ни черта не помню, что я говорил и что делал тогда, ибо сейчас это может быть важным, а я на упрёки и молчание буду силиться скрипеть головой, вспоминая хоть что-то на заданную тему… Всё это повторы. Снова и снова. Каждый раз одно и то же. Никакого разнообразия. А я настолько извне успокоенный, что мне даже не стыдно, когда я представляю разговоры о прошедшем с кем-то, кроме фигур музея…
Я напугал себя тем, что убил сайт. Вообще-то, в памяти всё перепуталось настолько, что я с трудом могу найти реальные причины такого умышленного действа, которое я считаю теперь неумышленным на все 5000%. Я его действительно убил. Изнутри. Удалил все файлы туда, откуда ничто не возвращается… если не имеет резервной копии, которая оказалась у тех, кто предоставляет услуги аренды цифровой жилплощади…
Я бессмертен. И болен…
А все, кто обижал меня сомнениями в моём умственном состоянии и сохранности совместных дел, правы в том, что я не имею паролей от общего сервера. Спасибо…
Это случилось снова… А до того долгие красные реки из мозга через нос, моя невозможность встать во весь рост, ломка костей, разрывы ментальной плоти, огненно-ледяные всполохи, вероломно сменяющие друг друга без остановки, искажения комнаты, карминовые сны и трудно контролируемый блюр по утрам, частичная глухота в этом мире и нарастающий параллельный гул постороннего измерения, неразличимый шёпот слов и тени, стекающие гудроном по стене напротив, рядом с креслом, в котором сидела Н, были предупреждением…
Я видел сгущения, но всё равно оказался не готов к тому, что они надо мной сделали, к тому, что космос ненавидит меня настолько яро, верно и красочно…
Моё детство хотело мне что-то сказать или крикнуть,
не собираясь бежать от меня навсегда без прощания.
Но это как спичкой по черепу серому взять, да чиркнуть,
ужас от предстоящей потери воспламеняя отчаянно…
Вникнуть в его усталость невыносимое дело, просто пытка…
Я цеплялся за рваные края его истерзанной болью сущности.
До колец взрослых (не заметил как) пальцы выросли гибкие,
пока тело разума не ведало границ моей детской глупости…
Всё это сном мне кажется… совсем не о том пишу… не о том…
Как будто вставляю нескладно слова в необычайно белый стих…
А детство, не дождавшись прощаний, уходит навсегда из этого дома,
в котором я химически раздавленным жуком лежу… беспомощно притих…
Наблюдаю угрюмо из корабля скомканных чёрных простыней
за его спиной, удаляющейся тихо от меня подальше, из вен прочь…
Я не стану больше в агонии огней своих плавить его иней…
Мы умрём. И никто не сможет ни мне, ни ему помочь…